Семен Двирник (Эмрис)

* * *

Мелкий ноябрьский дождь, моросивший уже вторые сутки, наконец-то сменился снегом, таким же мерзким и мелким. Снег падал на высоту 67, еще утром носившую гордое название «опорный пункт «Промбаза-2». Снег летел из серой пустоты неба - в грязь, на битый кирпич и ржавое железо, обильно усеявшие это место. Место, дневной бой за которое унес полтора десятка жизней бойцов Первой Революционной Армии. Потерь правительственных войск, пытавшихся в очередной раз остановить продвижение повстанцев к Москве, никто не считал. Впрочем, бойцов ПРА эти потери особенно-то и не интересовали.

Сейчас здесь было спокойно и пусто. Снег и ветер загнали всех в защищенные от холода укрытия, и только одинокие часовые прятались от пронизывающего ветра и снега в воронках и за остатками стен, изредка осматривая окрестности. Сейчас здесь хозяйничали снег и порывистый ноябрьский ветер.
Да, ноябрьский ветер был сейчас здесь полновластным хозяином. Разогнавшись на открытом поле сразу за промбазой, завывая в уцелевших оконных проемах, он носился по лабиринту руин и рвов. Иногда он забирался в глубокую траншею вдоль остатков стены складского комплекса. В конце траншеи ветер ударялся в массивную железную дверь и, бессильный пробраться внутрь, снова взмывал в небо.

Ветер и снег бушевали снаружи. А за дверью, в подвале, получившем по мобилизации повышение до штабной землянки, было тепло и уютно.
Землянка могла бы укрыть несколько десятков человек, но сейчас в ней сидели двое. Между ними на заваленной хлебными крошками и ломтями газете щерились консервные банки, мутно поблескивала ополовиненная бутылка водки. Еще одна, уже пустая, была брошена в угол, выкатилась оттуда и теперь сиротливо лежала посреди пустого подвала. Оба постояльца землянки были молоды, примерно одного возраста. Один - очкарик в наброшенной на плечи шинели с хорошо различимыми погонами офицера правительственных войск, курил, второй – кряжистый, бородатый, в расстегнутой до ремня куртке, развалился на топчане. Его автомат небрежно валялся сбоку.
- Леха. Сегодня же четвертое? – полуутвердительно спросил он у курящего.
- Ты спрашивал уже, Глорфи, четвертое.
- Эх, если б не вся эта заваруха, сегодня бы «Зилант» открылся, - мечтательно продолжил первый, - сидели бы мы с тобой вот так в профилаге, Орчище бы пел...
- Нет больше Орчище, - оборвал его мечтания курящий.
- Как нет? Ты что! Когда?
- Летом еще. Под Рязанью, - он затянулся и продолжил, - мы тогда еще вашу Сияющую дивизию в Оку скинули, бойцы приволокли кипу документов, - ну ты помнишь, тогда еще было принято собирать данные на всех погибших. Я ради интереса глянул, смотрю – Кузнецов, Виктор... пригляделся - точно он. Я потом еще у пленных уточнил. Никаких сомнений. Так что вот… - он еще раз затянулся и немного суетливым движениям, явно пытаясь замять неловкость, швырнул окурок в печку, - Ну, давай что ли еще по одной?
- Давай.
Бородатый молча разлил, и они выпили не чокаясь.
- А Кочевник, говорят, где-то на юге воюет.
- Да... А помнишь, как он на «Последней сказке» барона Хорна в болото загнал?
- А то! Мы только из мертвятника выходить собирались - и тут как раз эти приходят. Мокрые, в тине. Хорн посередь мертвятника садится, смотрит на мастеров в упор - и давай квакать. Мы чуть со смеху не порвались!
- А «броненосца в потемках» помнишь?
- Это когда Темный в старицу ночью навернулся? Помню, а как же. Это ж как раз у наших стен было. Сидим у костра, пьем, как водится, тут пьянущий голос из лесу: «О, свет, там люди!» - и треск, как от стада мамонтов. Эглор, не будь дурак, возьми да и опрокинь в костер ведро. «О, пропал!» - слышим, и вслед за этим такой мощный плюх! Минут десять там плескался, покуда не выполз. Потом у соседей сидел и жаловался – мол, это не костер, костры так быстро не гаснут...
- Давай еще накатим.

- ...А помнишь - когда Мордор брали...
- ...А Уннар как заорет...
- ...А мастер возьми и ляпни...
- ...Давай наливай...
- ...Ах, какая благодать - подросли сопляки...
- ...Я же помню - где-то еще одна была...

- Команданте, команданте... Выступать пора, - паренек лет двадцати аккуратно тряс за плечо бородатого, блаженно похрапывающего на топчане. Из приоткрытой двери в землянку пробивался сумеречный свет подступающего утра.
- Команданте!.. Вы же сами велели - на рассвете обязательно разбудить, ну, вставайте же, Сергей Петрович.
- А, Наиль, ты... – тот, кого молодой солдат звал команданте, поднялся, сел на топчане, мутно обвел кругом себя взглядом. Потянулся к бутылке. Так же мрачно посмотрел на остатки жидкости на дне, тяжело вздохнул и аккуратно разлил на два стакана.
Встал, обошел стол и легонько встряхнул за плечо второго - тот спал за столом, уронив голову на грязную газетку.
- Леха, пора, - тот сквозь сон пошарил по столу рукой, нащупал очки, поднял голову, нацепил очки и принял протянутый стакан.
Они молча выпили.
- Лех... ты извини, но ты же понимаешь...
- Понимаю.
- Нет, Лех, но если бы я вот так к вам...
- Да понимаю я, Серега. Понимаю. Не надо... – он поднялся, застегивая шинель, поправил очки и, повернувшись к солдату, сказал, - Ну, пошли что ли. Хотя нет, погоди, - и полез за пазуху, - я вот тут Эррил написал, - он обернулся и аккуратно положил на стол сложенный вчетверо листок. - Ты попробуй, передай, если получится, - и, резко развернувшись, шагнул впереди солдата к двери.

- Обязательно, Леша... Как в Москве окажемся, обязательно передам.
Он не отвечает, молчит и только уже на самом пороге, взявшись рукой за дверь, оборачивается:
- А в Москве вы никогда не будете. Но все равно... постарайся передать.

Еще несколько секунд команданте молча смотрит на захлопнувшуюся дверь. Потом садится, достает из-под топчана еще бутылку, наливает и долго сидит со стаканом в руке, уставившись на сложенный лист бумаги. Долго. Пока не рявкает на улице слегка приглушенный стенами и снегом одиночный выстрел.
Комментарии: 7