Итак, игра "Страна Дальняя" проходила в Московской области 17-19 июля, главмастер - Фирнвен [info] style=vertical-align:firnwen. По сказкам Линдгрен - в основном "Мио, мой Мио" и "Братья Львиное Сердце", хотя было и много всего другого понемножку, а за основу для моей квэнты взят один из небольших её рассказов. (Кстати, в ходе изучения "списка литературы" я сделала для себя открытие, что творчество Линдгрен далеко не так оптимистично, каким представляется многим из нас, но это другая тема).
Отличная была игра:-) Можно убедиться в сообществе [info] style=vertical-align:strana_dalnaa. А пока - первая часть очёта. Поигровая. Если быть точнее, её половина.

Светлые ночи, тёмные дни
Мне двенадцать лет, и меня зовут Тиль. Просто Тиль, потому что свою фамилию бродяге лишний раз упоминать не стоит. Я странствую по городам и деревням, играю на флейте и пою песни, а люди за это дают мне еду и деньги.
Конечно, так было не всегда. Раньше я и не думал, что стану бродягой. Когда я был совсем маленьким, мы жили с мамой в большом городе, в маленькой комнатке в старом доме. А отца у меня никогда не было. Мама говорила, что он умер, но на могилу никогда не ходила. Она целыми днями работала, а я сидел дома. Я думал, что мне осталось подрасти ещё совсем немного, чтобы начать работать. Мне этого очень хотелось, потому что мы очень бедно жили. Но когда мне было шесть, я заболел, и болел очень долго и очень сильно, думал даже, что умру. Этого не случилось, но я с тех пор совсем перестал видеть. Мама что только ни делала, чтобы вылечить меня, даже приглашала докторов несколько раз. Но никто ничего не смог сделать.
Я не видел днём, но ночью мне начали сниться чудесные сны, такие красивые, что мне делалось легче. Я почти ничего не помнил, когда просыпался. Помнил только зелёный летний лес, какого в нашем городе не было, и белых лошадей, которые жили сами по себе, на воле. И ещё птицу. У неё были очень красивые глаза, а пела она так, что сразу делалось и радостно, и печально, и в носу щипало от слёз.
Мама хотела раньше послать меня в школу, но теперь меня бы туда не взяли. Да я и сам больше хотел работать, а не учиться. Я знал, что слепые часто зарабатывают себе на хлеб песнями и музыкой. Теперь и я был слепой, и мне ничего другого и не оставалось. Люди платили мне за песни, хотя до сказочной птицы мне было далеко.
Однажды, когда я шёл домой по берегу моря, я услышал громкий жалобный писк. Я испугался, что тонет маленький ребёнок, и бросился в воду.
Но это был не ребёнок, а старый холщовый мешок, в котором барахталась какая-то зверушка. На берегу я развязал его и всё понял. Я знал, что люди, которые держат животных в городе, могут утопить щенков или котят, чтобы не возиться с ними. Мне всегда было очень жалко этих зверушек.
Все щенки в мешке были уже мёртвые, кроме одного. Я забрал его себе. Мама сначала вздохнула, что у нас нет ни лишней еды, ни лишнего места, но потом подумала, что мне понадобится защитник, чтобы злые люди меня не обижали, и разрешила оставить щенка. Я назвал его Хёдом, это было имя одного из прежних богов. Хёд вырос просто огромным, я до сих пор ещё по росту его не догнал. Он очень умный, совсем как человек. Говорить он, конечно, не может, но я и так всегда понимаю, что он хочет мне сказать. Он во всём мне помогает, не даёт ни заблудиться, ни споткнуться, а обижать меня мало кто решится, когда он рядом. На самом-то деле Хёд довольно трусливый, но от страха начинает так громко лаять, что все уносят ноги.
Так мы и жили втроём, но когда мне было десять, мама заболела, как я тогда. Но я не мог сделать для неё столько, сколько она сделала для меня. И она умерла. Я остался совсем один. Где-то далеко, в какой-то деревне, у меня были родственники, но я не знал где. Да и мама не жила с ними потому, что они с ней поссорились и больше не хотели её видеть. Так что они, наверно, и мне бы не обрадовались. Со мной остался только Хёд, мой единственный друг.
Я не мог один зарабатывать столько, чтобы остаться в доме, и мне пришлось уйти. Так я и стал бродягой.
Это в общем-то было не так уж плохо. В городе, когда день ото дня на одном и том же месте, иногда так тоскливо делается, что хоть плачь. А в дороге всё иначе. Даже если и случится с тобой что-то плохое, ты оставишь его за поворотом и больше туда не вернёшься. Только зимой было плохо. Стало совсем холодно, и мне пришлось в одном городе сдаться ленсману, хотя вообще-то я с полицией стараюсь не иметь дела, и меня забрали в приют. Там было скучно. Воспитатель был злющий, ничего не разрешал и всех наказывал розгами. Весной я сбежал оттуда и снова отправился бродяжничать.
Мне казалось, что я обошёл весь мир и везде всё одно и то же. Поэтому, когда мы с Хёдом вошли в очередной городок, я ничего не ожидал от этого места. Свои пожитки, гамак и тельняшку, я оставил в лесу на окраине, а сам пошёл туда, откуда пахло кофе и плюшками.
Меня пустили в кофейню, я сел и начал настраивать лютню, попутно прислушиваясь к разговору. Люди почему-то думают, что если я их не вижу, значит, я и не замечаю ничего, что они делают. Но я прекрасно слышал и чуял, как закипает кофейник, как люди толпятся вокруг столов и рассаживаются по стульям, и, конечно, все их разговоры я тоже слышал. Я понял, что нам повезло: говорили, что фогта в городе не бывает, он только и делает, что ездит по курортам, а с ним и ленсман, каждый со всем семейством, что оба они лентяи и дела в городе идут сами по себе.
- Слышишь, Хёд? – шепнул я. – Нас отсюда вряд ли выгонят.
Я думал, что мне придётся сначала поиграть, чтобы получить что-нибудь поесть, но нам повезло ещё больше, чем я думал. Хозяйка кофейни сказала, что ей привезли новый сорт кофе и нужно, чтобы кто-нибудь его попробовал, а если уж я сюда зашёл, то пусть это буду я. Конечно, я не отказался и попробовал не только кофе, но и печенье и вообще всё, что нашёл на столе. И Хёд тоже, потому что он любит печенье не меньше, чем я.
Вокруг моего пса столпились дети, перешёптываясь между собой. Я знал, что он очень красивый, хоть никогда его не видел. Но он ещё и очень большой и, наверно, грозно выглядит.
- А как его зовут? А он не кусается? А можно погладить? – спрашивали дети наперебой. Я сдался и разрешил. Ведь я знаю, как Хёд любит ласку.
Со мной они не так спешили разговаривать, как с собакой. Наверное, я для них был слишком странным. Даже когда я жил с мамой, соседские дети со мной не играли и не разговаривали, пугались моих слепых глаз. А с бродягами приличным детям тоже водиться не положено. Но здешним детям родители не запрещали со мной разговаривать, и они начали, хоть и робко, меня расспрашивать, откуда я и кто я такой. Я путал их, потому что все они говорили наперебой, но одну девочку хорошо запомнил. Её звали Грета. Как мою маму. Вообще в этом городе все дети были такие добрые и мирные, что я сразу понял, какое это хорошее место.
Но они скоро забыли и про меня, и про Хёда, потому что завели разговор о школе. Я никогда не испытывал особенного восторга от школы, потому что, говорят, там заставляют зубрить наизусть какую-то таблицу умножения и кучу наук со страшными названиями, и заставляют сидеть на одном месте, и рано вставать, и приходить умытым и причёсанным, и не смеяться, и не петь, и не болтать ногами. Так что в школу мне не хотелось. Но всё-таки когда я услышал их радостные крики: «А мы завтра будем рисовать!», я украдкой вздохнул. Если бы я мог рисовать, может быть, я тоже хотел бы в школу.
Рядом со мной сел человек. Хёд оживился, увидев его. Мой пёс умеет чувствовать, хороший человек или нет. Если уж кто-то ему так понравился, нужно обязательно познакомиться.
Тут он сам заговорил со мной. Это был пастор. К счастью, проповедей он мне не стал читать. Он расспрашивал меня, и я чувствовал, что он за меня беспокоится. Таких людей я встречал не часто. Бывает, кто вроде бы и накормит тебя, и приютит, а в голосе слышится «Шёл бы ты своей дорогой». Пастор был не из таких.
Потом он ушёл к себе в церковь, а я познакомился с местными бродягами, цыганкой и сказочницей, и с мальчиком из приюта, которого звали Расмус. Я решил разведать, что тут за приют такой, уж если я собирался задержаться в этом городе подольше. А я собирался. Это был первый город, в котором мне захотелось остаться, впервые за два года моих странствий. Уж не знаю, почему.
Приютом заведовала некая фрёкен Хёк по прозвищу Ястребиха, и Расмус сказал, что она тоже злая и собирается его выпороть завтра утром.
- Я хочу убежать, - сказал он. – Вот только куда? Я ведь нигде раньше, кроме приюта, не бывал.
Как хорошо я его понимал! Надо было ему помочь.
- Ничего, я знаю, куда ведёт дорога, - сказал я. – Завтра утром мы с тобой пойдём к парому и переправимся на Сальткроку. У тебя деньги есть?
- Нет, - сказал Расмус.
- Ничего, у меня есть…
- А ты тоже пойдёшь?
- Пойду, - сказал я.
- И мы будем вместе с тобой бродяжничать? Конечно, пока я не найду родителей…
- Будем… - ответил я. Странное дело! Как будто я не был этому особенно рад… Вроде и Расмус мне очень нравился, и дороги я любил. Вот только так сразу уходить из города не хотелось. Ну что ж… Вот помогу Расмусу найти родителей и снова вернусь сюда.
- А ты не хочешь найти родителей? – спросил Расмус.
- Нет! У меня была мама, но она умерла. А лучше неё нет и не было, даже искать не стоит, - ответил я.
Мы бы убежали прямо сейчас, но паром уже не ходил. Поэтому пока что у нас было время. Расмус сказал, что в церкви сейчас начнётся проповедь, но он не пойдёт туда, ведь там будет фрёкен Хёк. Теперь и я боялся фрёкен Хёк, поэтому вместо того, чтобы зайти в церковь, мы устроились снаружи, у окон за алтарём, откуда мне было слышно каждое слово пастора. Хотя Расмус заявил, что проповеди скучные, мне было очень интересно. Пастор даже меня упомянул. Я и не знал, радоваться или огорчаться. С одной стороны, конечно, не каждый день тебя упоминают в проповеди. А с другой стороны, вдруг про меня узнает фрёкен Хёк и заберёт в приют?
- Ну вот, я же говорил, это сплошная скука, - подвёл итог Расмус, когда все начали расходиться из церкви, а мы всё ещё прятались за стеной, чтобы нас не заметили.
- Ну нет, Расмус, - возразил я. – Не каждый пастор сам так сильно верит в то, что говорит. А этот верит. Я это слышу.
Теперь мне очень хотелось поговорить с пастором. Добрых людей на свете больше, чем злых. Но таких добрых, как он, я ещё не встречал.
У меня было ещё много времени до завтра, и я сел на дороге поиграть на лютне. Хёд лёг рядом. Он совсем запыхался, так его заласкали и заиграли дети. Я слышал, как он пытался убежать от них, а они догоняли его с радостными криками.
Тут он вскочил и радостно залаял. Кого это он там увидел? – подумал я.
Это был пастор. Как я обрадовался! Но виду не подал. Мне трудно было поверить, что кто-то и мне может обрадоваться. Хотя я чувствовал, что так оно и было.
Пастор начал спрашивать меня, как я жил всё это время, и я рассказал ему про маму и про Хёда. Ему было легко всё рассказывать, потому что он не начинал меня жалеть. Только сочувствовал, но это ведь совсем другое дело.
- А свет ты различаешь? – спросил он.
- Нет. Но я зато вижу сны.
- Гм! И что же ты видишь во сне?
- Белых лошадей, - сказал я. – И сказочных королей, и что-то ещё, вот только когда просыпаюсь, всего не помню. И ещё я вижу птицу. Она так поёт! Иногда мне кажется, что я помню, о чём она поёт.
- И о чём же?
- Наверно, словами об этом не скажешь. Она поёт о самом важном. О том, что каждый должен знать. Как я хочу запомнить хотя бы одну её песню! Если бы это получилось… тогда бы я был счастлив!
Пастор так пристально на меня смотрел, что я это чувствовал.
- Говоришь, ты слышишь, когда люди верят в то, что говорят, а когда нет?
- Конечно. Да и Хёд у меня такой же. Он сразу отличает, кто хороший человек, а кто плохой.
Пастор ещё спрашивал меня об этом, а потом сказал, что мне надо учиться. Но читать-то я не мог. Тогда он рассказал мне о таком изобретении, которое передаёт слова на расстоянии. Я мало что понял, потому что был совсем не такой учёный, как пастор, но сводилось всё к тому, что вот этим изобретением я мог бы овладеть. Ещё он рассказал мне про то, как люди учились летать и сначала поджигали дохлых птиц, а потом запустили в небо какие-то этажерки. Это всё было безумно интересно, хоть и не вполне ясно, но я старался всё понять. Ведь раньше никто, кроме мамы, так много мне не рассказывал…
На самом деле я ведь очень хотел учиться. Просто старался не думать об этом, ведь пойти в школу для меня всё равно было невозможно. Но теперь пастор начал убеждать меня, что и я могу учиться, если мне немного помочь, что он попросит детей в школе почитать мне. И мне очень этого захотелось. Он говорил, что кончились тёмные времена и грядёт век прогресса, в котором неграмотных не будет даже среди слепых, а люди стали цивилизованнее и внимательнее друг к другу. Как здорово он говорил! Я уже начал мечтать о том, как пойду с ним в библиотеку. Но я обещал помочь Расмусу и поэтому сказал:
- Завтра мне придётся уйти. У меня есть дело. Но я обязательно вернусь.
Он удивился, но расспрашивать меня не стал. Он ушёл, а Хёд привёл меня к пустующей собачьей будке, в которой нашлось место для нас обоих.

(продолжение следует)
Комментарии: 17