В свой последний класс Лиза приехала с душевным трепетом: еще чуть-чуть, и вот оно придет, начнется – настоящая жизнь, о которой давно мечталось, которая была до этого только летом: красивые платья, прогулки, танцы, оркестры, музыка, хорошие книги и интересные люди. Надо только чуть-чуть подождать. Стены института заполняли прибывавшие девицы, переодевались в форму – пестроцветье вольного платья сменялось на зеленовато-белую гамму. Девочки шутили, что скоро и лица их по возвращении из теплого лета в сырой Петербург станут такого же цвета, как стены и форменные платья.

77677-57468-76418948--u5d9bf

Лизе нравился ее дортуар. Вместе с ней жили сводные сестры – Ольга Арцыбашева и Варенька Мансурова, полные противоположности друг друга. Помня об их внезапной драке в прошлом году, Лиза сочла нужным занять кровать между ними. По крайней мере, в случае чего, будет возможность успеть уладить дело миром. Ей нравились обе сестры по-своему: Варенька – самая красивая барышня класса, улыбчивая, точеная и изящная; Ольга – резкая, порывистая и при этом надежная, как скала. Когда-то Ольга в обиду прозвала Лизу Графинечкой - но Лиза давно на нее не обижалась за это, а даже научилась ценить Ольгу за то, что рядом с ней ничего не страшно. Четвертой в дортуаре должна была быть Пржевальская – неуютная девица, которую Лиза никак не могла понять; но ее все не было.

77677-73ecb-76281991--ue8965

Девочки здоровались, смеялись, толпились в большом зале; Машенька Ветлугина снова демонстрировала свой знаменитый реверанс; счастливая мадмуазель Мартель принимала поздравления воспитанниц со скорым замужеством; Лиза задумчиво листала «Всеобщую историю в обработке Сатирикона» - она влюбилась в нее с первой страницы и регулярно перечитывала. Наконец, в зал вошла – нет, величаво вплыла - мадам Ливен, и все звуки мгновенно стихли. За госпожой начальницей вошли остальные преподаватели и классные дамы. Мадмуазель Валентина не преминула пройти по всему ряду и выровнять воспитанницам осанку (эх, опять целый год в спину тыкать будут, с тоской подумала Лиза).

Maman поздравила девочек с началом последнего в их жизни учебного года, представила преподавателей.  Педагог Буданов, новый историк Артамонов, словесник Элоизыч (то есть, конечно, Эдуард Элоизович), новый доктор Хованский (не иначе родственник Елене), милейшая танцовщица Кристина Мартель и, конечно, блистательный художник Анжелотти. Надзирательница Ларина пронзительно смотрела на всех, словно хотела уколоть. Лизонька все никак не могла сосредоточиться: она сидела прямо под открытой форточкой, из которой доносился громкий шум экипажей с улицы, перекрывавший и без того негромкую речь начальницы. Были и другие отвлекающие поводы: только что закончившееся веселое лето; обожаемый Микелетто, который сейчас хмуро стоял в толпе преподавателей (Лиза знала, что он недолюбливает такие публичные выходы); двоюродная сестра Нина Ланская-Шарапова, которая со своим буйным нравом очень легко сейчас могла нарушить чинное, плавное течение начала года. Она же такая – если с чем несогласна, то не смолчит, а немедленно возразит. Конечно, посидела бы в Смольном шесть лет, как Лиза – верно бы научилась молчать, когда не спрашивают…

Однако без эксцессов не обошлось. Мадам Ливен говорила об этикете, который, с одной стороны, возвышает своего носителя, потому что не соблюдать этикет – значит в первую очередь не уважать себя; с другой же укрощает жестокие нравы, которые иначе бы проявлялись в полную силу. Нельзя всех сделать милосердными по природе, но можно сделать так, чтобы люди проявляли милосердие; никто не может претендовать на вашу любовь и горячее участие, но на ровное благожелательное отношение несомненно вправе рассчитывать любой, включая прислугу. Кроме того, именно воспитание останется последним оплотом, если настанут времена испытаний – спина не согнется, и в этом долг благородных девиц, будущих матерей цвета Российской империи.

И вот надо же было примерно на этой ноте вмешаться Нине – мол, лицемерно подменять внутреннее чувство внешней демонстрацией, и весь этикет, получается, направлен на поддержание видимости благочиния, а вовсе не на воспитание внутренней морали. Лиза тяжело вздохнула – ну кто же говорит на официальном мероприятии то, что думает?.. Торжественность была испорчена. Особенно же тревожило то, что Лиза была в глубине души согласна с Ниной. Диалог продолжился, но было видно, что обе участницы говорят о разном, и у каждой своя правда.

После на чаепитии (когда подали чай, Лиза первым делом вручила Анжелотти две шоколадные конфеты с церемонным поклоном) Нина горячо доказывала Лизе, что само положение девушек в Смольном крайне двусмысленно: ну вот взять хотя бы перлюстрацию писем – неужели этично читать чужие письма, написанные уже вполне взрослыми девушками? Лиза удивилась – этот вопрос не приходил ей в голову. Просто так заведено, это делается для их же (в смысле, барышень) блага, а если тебе что-то не нравится, то всегда можно дать рубль дворнику. Просто еще одно неудобство системы, которое нужно перетерпеть, недолго ведь осталось. Право, если бы Нина проучилась здесь весь срок, не задавала бы таких вопросов…